Ее шаги на лестнице я услышал после второй порции водки.

– Майкл, – донеслось с порога.

Я молча выпустил дым. Клер прошла в комнату и, увидев меня,замерла.

– С тобой все нормально? – В голосе прозвучала непритворнаятревога.

– Да, – негромко ответил я.

Оставив сумочку и пальто на полу, Клер сделала шаг исклонилась надо мной.

– Где ты была?

– В госпитале.

– Ну разумеется. – Я отхлебнул из стакана. – А у меня денеквыдался тяжелым.

– Знаю, Майкл.

– Правда?

– Знаю.

– Тогда где ты была?

– В госпитале.

– Шесть часов меня и еще восемь человек держал на мушкепсихопат. Их близкие примчались тотчас, потому что их это взволновало. Намповезло, нас освободили, и что? Домой меня привезла секретарша!

– Я не могла подъехать.

– Ну разумеется! Как я не догадался?

Клер опустилась в стоявшее напротив меня кресло.

Мы сидели и смотрели друг другу в глаза.

– Нам запретили покидать госпиталь, – ледяным тономотчеканила она. – Сообщили о ситуации с заложниками, сказали, что могут бытьраненые. Это общепринятая практика: они предупреждают врачей, и те ждут.

Подыскивая слова для достойного ответа, я еще раз приложилсяк стакану.

– У тебя в офисе я все равно оказалась бы бесполезной.

Я дежурила в госпитале.

– Ты звонила?

– Пыталась. Но телефоны у вас были отключены. Дозвонилась дополиции, и там мне подробно объяснили, что происходит.

– Все закончилось два часа назад. Где ты находилась все этовремя?

– В прозекторской. Хирурги не смогли спасти мальчика,попавшего под машину.

– Прости.

Я никогда не мог понять, как врачам удается сохранятьсамообладание, ежедневно имея дело с людскими муками и смертью. Мистер былвторым мертвецом, которого мне довелось увидеть.

– И ты меня.

Она отправилась на кухню и через минуту вернулась состаканом вина. Некоторое время мы сидели молча. От общения оба давно отвыкли,так что оно давалось с трудом.

– Хочешь поговорить? – спросила она.

– Нет. Не сейчас.

Мне и вправду не хотелось. После пилюли и спиртного дыханиеу меня стало прерывистым и частым. Я вдруг вспомнил, как спокойно и безмятежнодержался опоясанный динамитными шашками Мистер даже тогда, когда размахивалпистолетом. Вот уж кого молчание нисколько не тяготило.

Молчание – единственное, что мне сейчас требовалось.

Говорить я буду завтра.

Я проспал до четырех утра. Очнулся от мерзкой вони. Такпахли мозги Мистера, брызнувшие на меня дождем. В полной темноте я не сразупонял, где нахожусь, и чуть не сошел с ума, протирая глаза и прочищая нос.Сбоку кто-то заворочался – Клер, оказывается, спала рядом в кресле.

– Успокойся, – мягко сказала она, коснувшись моего плеча. –Тебе приснился дурной сон.

– Принеси, пожалуйста, воды.

Я рассказал Клер все, что был в состоянии вспомнить.

Она одной рукой ласково поглаживала мне колено, в другойдержала стакан с водой и внимательно слушала, вставляя замечания. На протяжениипоследних лет не часто нам приходилось столь доверительно беседовать.

Клер нужно было к семи в госпиталь. Приготовленный вместезавтрак – жареный бекон с хрустящими вафлями мы съели, сидя у кухонной стойкиперед телевизором. Шестичасовой выпуск новостей начался с сообщения о взятиизаложников. В кадрах мелькали окна моего офиса, собравшаяся у входа толпа.Вертолет, чей рокот мы слышали в конференц-зале, принадлежал телекомпании.Оператору удалось крупным планом снять Мистера, когда тот на несколько секундраздвинул створки жалюзи, чтобы глянуть вниз.

Выяснилось, что Мистера звали Девон Харди, ему стукнулосорок пять лет, он был ветераном вьетнамской войны и не в первый раз нарушалзакон. На экране появился фотоснимок из полицейского архива, сделанный сразупосле ареста Харди за кражу со взломом. Мне показалось, что Мистер и показанныймужчина – абсолютно разные люди: у того, что на фотографии, не было ни бороды,ни очков, и на вид он выглядел моложе. Из досье следовало, что Харди –бездомный, давно подсевший на дурь. Что его подтолкнуло к наркотикам,неизвестно. Родственников, если они у него были, конечно, судьба Харди неинтересовала.

Никаких комментариев от нашей фирмы не поступило,происшествие по-прежнему представлялось загадкой.

Последовавший за репортажем метеопрогноз обещал сильныйснегопад во второй половине дня. Для середины февраля (сегодня двенадцатое) вэтом не было ничего странного.

Клер довезла меня до офиса, и я ничуть не удивился,обнаружив без четверти семь утра свой оставленный на стоянке “лексус” средипрочих машин. Парковка никогда не пустовала – кое-кто из наших даже ночипроводил в кабинете.

Я обещал жене позвонить около полудня, может быть, удастсявместе пообедать на территории госпиталя. Клер порекомендовала мне расслабитьсяи ничего не принимать близко к сердцу.

Интересно, чем мне заняться? Писать на диване, глотаятаблетки? Мы сошлись на том, что выходной мне не помешает, а уж потом можнобудет вернуться в привычный ритм будней.

Поприветствовав двух весьма настороженных охранников ввестибюле, я прошел к лифтам. Три кабины из четырех были свободны, я выбрал ту,в которой вчера поднялся на этаж вместе с Мистером. Время замедлило бег.Пространство заполнил рой вопросительных знаков. Почему он решил зайти именно кнам? Где находился до этого? Куда смотрели охранники, обычно стоящие переддверями? Что заставило его остановить выбор на мне? За день через вестибюльпроходят сотни юристов. Почему ему приглянулся шестой этаж?

Вообще, что он хотел? Трудно поверить, будто Девон Хардисознательно поставил на карту собственную жизнь или опоясал себя взрывчаткой сединственной целью поиздеваться над скупостью состоятельных юристов. Навернякаможно было найти людей и побогаче нас. Даже более жадных.